Любимые стихи

Делимся!

Из моего любимого:

цыганка и моряк.
эй, морячок у пристани,
ну-ка кончай смеяться!
все расскажу, воистину –
вас погубило *лядство!
вина твои портовые,
шлюхи и кабаки!
меряй матроску новую –
гасятся маяки!
сохнут моря и падают
чайки тебе на борт!
в трюмах несет прохладою
тиной покрылся порт!
смыло волнами черными
карту и твой компас!
эй, моряки за бортами,
я помолюсь за вас!
кровь у меня цыганская
страсти – наперечет!
сетью твоей рыбатскою
всех затащу на борт!
дай мне ладонь (сближение!)
все расскажу как есть!
дар у меня с рождения -
видеть чужую смерть!
тише, моряк, не балуйся!
дай мне ладонь скорей!
черти!!!
тебе осталось то
восемь последних дней!
девять ночей – не верится!
жаль мне тебя, моряк!
так что в начале месяца -
руку сжимай в кулак!
так что в начале августа
якорь тащи домой!
и не забудь, пожалуйста
страшную ночь со мной!

Ира Астахова.

***
В этот час тишины полуночной, астральной
Одинокий лунатик выходит из спальной;
Машинально поправил колпак стародавний
И тихонько открыл деревянные ставни.
И, как будто всё это пустячное дело,
Он по узким карнизам влечет свое тело.
Он худой, словно щепка, а путь его долог.
(Ветром сдуло колпак, и замерз бы астролог,
Но его согревают роскошные кудри,
Что купаются в лунной серебряной пудре.)
К небесам тянет руки - засохшие стебли -
И поет литании, губами колебля.
Воздух лезет на крышу и, пьян крутизною,
Он стоит под кривой, саблезубой луною
И читает молитвы. Над городом ночью
Это лунное диво ты видишь воочию,
Застываешь как вкопанный - чувствуешь робость.
Звезды бьются о крыши и падают в пропасть,
А лунатик, довольный добычею этой,
Набивает карманы небесной монетой.

(Константы Ильдефонс Галчинский;
перевод А. Ходановича)

Хуан Рамон Хименес

КОГДА Я БЫЛ ДИТЯ И БОГ...

Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным,
а белым чудом - вне времен - сияющим, огромным...
Все на своих местах - вода, земля и небосклон,
церквушка - дивный храм, домишки - светлые хоромы,
и я, сквозь виноград, с веселым псом несусь тропой укромной,
и мы, как ветер, невесомы, беспечны, словно громы,
и детства мир от мира горизонтом отделен.
Прошли года, и после горестной разлуки первой
вернулся я в мой сказочный Могер и не узнал Могера.
Кругом - ни храмов, ни хором; в кладбищенской тоске безмерной,
в уединенье полном - средь лачуг - застыла тишина.
И я уже не бог, я муравьишка, жалкий смертный;
все пусто, лишь рассыльная Кончита, солнцем сожжена,
по знойной улице бредет, вся в черном и лицом черна,
а вслед за ней... ребенок-бог с божественной собакой верной;
в себя ребенок погружен, витает в облаках - волшебных сферах,
собака - так важна! - и в нужности своей убеждена.
А время... за ребенком-божеством умчалось время...
Кому из нас дано изведать чудо повторенья?!
О, если бы не знать, вовек не знать, не знать старенья,
и снова стать зарей, и оставаться божеством -
вне всех времен - и умереть в Могере сказочном моем!

Перевод Н. Горской

Арсений Тарковский

Дерево Жанны

Мне говорят, а я уже не слышу,
Что говорят. Моя душа к себе
Прислушивается, как Жанна Д'Арк.
Какие голоса тогда поют!

И управлять я научился ими:
То флейты вызываю, то фаготы,
То арфы. Иногда я просыпаюсь,
А все уже давным-давно звучит,
И кажется - финал не за горами.

Привет тебе, высокий ствол и ветви
Упругие, с листвой зелено-ржавой,
Таинственное дерево, откуда
Ко мне слетает птица первой ноты.

Но стоит взяться мне за карандаш,
Чтоб записать словами гул литавров,
Охотничьи сигналы духовых,
Весенние размытые порывы
Смычков, - я понимаю, что со мной:
Душа к губам прикладывает палец -
Молчи! Молчи!
И все, чем смерть жива
И жизнь сложна, приобретает новый,
Прозрачный, очевидный, как стекло,
Внезапный смысл. И я молчу, но я
Весь без остатка, весь как есть - в раструбе
Воронки, полной утреннего шума.
Вот почему, когда мы умираем,
Оказывается, что ни полслова
Не написали о себе самих,
И то, что прежде нам казалось нами,
Идет по кругу
Спокойно, отчужденно, вне сравнений
И нас уже в себе не заключает.

Ах, Жанна, Жанна, маленькая Жанна!
Пусть коронован твой король, - какая
Заслуга в том? Шумит волшебный дуб,
И что-то голос говорит, а ты
Огнем горишь в рубахе не по росту.

1959

Федерико Гарсия Лорка

МАЛЕНЬКАЯ БЕСКОНЕЧНАЯ ПОЭМА

Перевод А. Гелескула
Сбиться с дороги -
это слиться с метелью,
а слиться с метелью -
это двадцать столетий пасти могильные травы.

Сбиться с дороги -
это встретиться с женщиной,
которая режет по два петуха в секунду
и не боится света,
а свет - петушиного крика,
задушенного метелью.

А когда метель задохнется -
пробудится южный ветер,
но и ветры стонов не слышат -
и поэтому снова пасти нам могильные травы.

Я видел, как два колоска воскового цвета,
мертвые, хоронили гряду вулканов,
и видел, как два обезумевшие ребенка
отталкивали, рыдая, зрачки убийцы.

И я знаю, что два - не число
и числом не станет,
это только тоска вдвоем со своею тенью,
это только гитара, где любовь хоронит надежду,
это две бесконечности, недоступные
друг для друга.
и еще это стены мертвых
и напрасная боль воскрешенья.
Цифра два ненавистна мертвым,
но она баюкает женщин,
и они пугаются света,
а свет - петушиного крика,
петухам же в метели не спится,
и поэтому вечно пасти нам могильные травы.

Одно из моих любимейших:

Иди за мною в глубь лесную,
Туда, где сумрак голубой,
Тебя я нежно поцелую,
И мы смешаемся с тобой.
Фиалка ветру там вверяет
Свои душистые мечты,
Вздыхает, — как ей быть, не знает,
С такой четой, как я и ты.

Перси Биши Шелли

Стихи Гумилева.
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.

Кони фыркали, били копытом, маня
Понестись на широком пространстве земном,
И я верил, что солнце зажглось для меня,
Просияв, как рубин на кольце золотом.

Много звездных ночей, много огненных дней
Я скитался, не зная скитанью конца,
Я смеялся порывам могучих коней
И игре моего золотого кольца.

Там, на высях сознанья — безумье и снег,
Но коней я ударил свистящим бичем,
Я на выси сознанья направил их бег
И увидел там деву с печальным лицом.

В тихом голосе слышались звоны струны,
В странном взоре сливался с ответом вопрос,
И я отдал кольцо этой деве луны
За неверный оттенок разбросанных кос.

И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.

Из поэмы «Демон» (1839) М. Ю. Лермонтова (1814—1841). Слова Демона, обращенные к Тамаре:

Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, — я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
О! выслушай — из сожаленья!
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю, —
Я раб твой, — я тебя люблю!
Лишь только я тебя увидел —
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной;
Не жить, как ты, мне стало больно,
И страшно — розно жить с тобой.
В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
И грусть на дне старинной раны
Зашевелилася, как змей.
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм — без божества!

Корвин, чудесные стихи. Но укажите автора. Гумилёв достоин чтобы его помнили